Сердца трех - Страница 63

— Интересно, не по его ли милости напали на нас кару? — заметил Рикардо.

Но Генри не стал в это вдаваться.

— Может быть, но нам сейчас не до этого. Надо прежде всего придумать, как проникнуть внутрь горы, чтобы спасти их, если они еще живы. Мы с тобой и за месяц не разберем такой груды камней. Если бы нас было человек пятьдесят, то, работая в две смены, днем и ночью, мы могли бы откопать пещеру суток за двое. Таким образом, главное для нас сейчас — достать людей. Этим мы и должны прежде всего заняться. Я сейчас сяду на мула и отправлюсь к этим кару: пообещаю им всю чековую книжку Френсиса, если они придут сюда помочь нам. Если же ничего не выйдет, я поеду в Сан-Антонио и наберу там людей. Итак, этим займусь я. Тем временем ты расчисти тропу и приведи сюда всех пеонов с мулами, продовольствием и лагерным оборудованием. Да, смотри, прислушивайся, не раздастся ли стука в горе: они ведь могут перестукиванием дать нам о себе знать.

Итак, Генри направил своего мула в деревню кару — к великому неудовольствию мула и не менее великому изумлению кару, внезапно увидевших в своей твердыне врагов — точнее, одного врага, — да еще из числа тех, кого совсем недавно они пытались уничтожить. Они сидели на корточках возле своих хижин и лениво грелись на солнце, скрывая под сонной апатией удивление, которое точно иголками покалывало их и побуждало вскочить на ноги. Как всегда, отвага белого человека смутила дикарей-метисов и лишила их способности действовать. Неторопливо ворочая мозгами, они пришли к выводу, что только у человека на голову выше всех остальных, доблестного и наделенного таким могуществом, какое им и не снилось, могло хватить смелости въехать в многолюдное вражеское селение на усталом и строптивом муле.

Они говорили на ломаном испанском языке, так что Генри понимал их, и они, в свою очередь, понимали его испанскую речь: однако его рассказ о несчастье, приключившемся в священной горе, не произвел на них никакого впечатления. Они выслушали с бесстрастными лицами его просьбу отправиться на помощь потерпевшим и обещание хорошо за это заплатить и только равнодушно пожали плечами.

— Если гора проглотила ваших гринго, значит, на то воля бога. А кто мы такие, чтобы препятствовать его воле? — отвечали они. — Мы люди бедные, но мы работать ни на кого не будем и тем более идти против бога не хотим. Ведь во всем, что случилось, виноваты сами гринго. Это не их страна. И нечего им лазить по нашим горам. Пусть сами теперь и выпутываются из беды, коли бог разгневался на них, а у нас и без того забот хватает — одни непокорные жены чего стоят.

Час сиесты давно миновал, когда Генри, успев сменить уже двух мулов, на третьем, самом строптивом, въехал в еще сонный Сан-Антонио. На главной улице, на полпути между судом и тюрьмой, он увидел начальника полиции и маленького толстого судью, следом за которыми шагали человек десять жандармов-конвоиров и двое несчастных пеонов, бежавших с плантации в Сантосе. Генри остановил мула и стал излагать судье и начальнику полиции свою просьбу о помощи. Пока он говорил, начальник полиции незаметно подмигнул судье — своему судье, своему ставленнику, который был предан ему телом и душой.

— Да, конечно, мы вам поможем, — сказал начальник полиции, потягиваясь и зевая.

— Когда же вы можете дать мне людей? — нетерпеливо спросил Генри.

— Что до этого, то мы сейчас очень заняты, — с ленивой наглостью заявил начальник полиции. — Разве не так, достопочтенный судья?

— Да, мы очень заняты, — подтвердил тот, зевая прямо в лицо Генри.

— И будем заняты еще некоторое время, — продолжал начальник полиции. — Мы очень сожалеем, но ни завтра, ни послезавтра не сможем даже и подумать о том, чтобы оказать вам помощь. А вот немного позже…

— Скажем, к рождеству, — вставил судья.

— Да, да, к рождеству, — подтвердил начальник полиции, отвешивая галантный поклон. — Зайдите к нам около рождества, и если к тому времени дел у нас будет поменьше, быть может, мы и подумаем о том, чтобы снарядить такую экспедицию. А пока всего хорошего, сеньор Морган.

— Вы это серьезно? — спросил Генри с перекошенным от гнева лицом.

— Вот такое же, небось, было у него лицо, когда он нанес предательский удар в спину сеньору Альфаро Солано, — со зловещим видом изрек начальник полиции.

Генри пропустил это оскорбление мимо ушей, — он думал о другом.

— Я скажу вам, кто вы есть! — вскипел он, охваченный справедливым негодованием.

— Берегитесь! — предупредил его судья.

— Плевать мне на вас! — бросил Генри. — Вы ничего не можете со мной сделать. Меня помиловал сам президент Панамы. А вы — вы жалкие ублюдки, не люди, а свиньи, даже не поймешь кто!

— Прошу вас продолжайте, сеньор, — сказал начальник полиции, скрывая под изысканной вежливостью свое бешенство.

— Вы не обладаете ни одной из доблестей испанцев или караибов, зато пороки обеих рас у вас в изобилии. Свиньи вы — вот вы кто!

— Вы все сказали, сеньор? Все до конца? — вкрадчиво осведомился начальник полиции и подал знак жандармам; те набросились сзади на Генри и обезоружили его.

— Даже сам президент Панамы не может помиловать преступника, еще не совершившего преступления. Правильно, судья? — спросил начальник полиции.

— А это новое преступление! — с готовностью подхватил судья, с полуслова поняв намек начальника полиции. — Этот пес-гринго оскорбил закон.

— Тогда мы будем судить его, и судить немедленно, не сходя с места. Не будем возвращаться в суд и снова открывать заседание — к чему себя утруждать. Будем судить его здесь, вынесем приговор и пойдем дальше. У меня есть дома бутылочка доброго вина…